История увлечения фотографией у Игоря Шпиленка - фотографа-анималиста, основателя заповедника "Брянский лес", особенная. Она похожа на сказку, которой убаюкивают малышей для купания в чудесных снах... Детская нефальшивая эмоция послужила фундаментом для постоянного стремления фиксировать и охранять беспорочные, неисчерпаемые красоты природы. Благодаря постоянному взаимодействию с природой, развивать самого себя, свое тело, чувства, ум, сознание и душу.
- Игорь, расскажите эту историю...
- Все мы родом из детства... Мысль начать фотографировать природу пришла мне в 13 лет, когда в своих странствиях по весеннему Брянскому лесу я обнаружил удивительную поляну с сотнями подснежников. Мне показалось несправедливым, что эту красоту вижу только я один из нескольких миллиардов людей, живущих на земле. Две недели я уговаривал бабушку купить мне камеру, но когда с новенькой "Сменой-8М" вернулся на поляну, понял, что опоздал. На месте цветов выросла высокая летняя трава. Целый год я ждал следующей весны и одновременно учился фотографии, тратя на это все доступные мне материальные ресурсы. 25 апреля 1974 года я вернулся на поляну и не поверил своим глазам. На месте куртин подснежников чернела перевернутая гусеницами тракторов почва, громоздились штабеля свежесрубленной древесины. Это было одно из самых сильных отроческих потрясений, определивших мою будущую жизнь. С тех пор фотокамера - мой сильнейший и верный союзник в борьбе за спасение Брянского леса - того места, где я родился, живу и надеюсь умереть.
- Сейчас фотография не только увлечение, но и инструмент воздействия?
- При помощи фотографии (публикуя статьи в газетах и журналах, организуя фотовыставки) я нашел союзников, вместе с которыми добился организации заповедника "Брянский лес" и 1 сентября 1987 года стал его первым директором, проработав в этой должности десять лет. За это время мне и моим соратникам удалось создать в Брянском лесу еще 12 охраняемых природных территорий, на которых запрещены рубки леса, мелиорация и другие разрушительные виды хозяйственной деятельности. Теперь почти 20 процентов Брянского леса изъято из хозяйственного использования. Годы залечивают раны, нанесенные людьми Брянскому лесу, и на моей поляне опять цветут сотни подснежников - им теперь ничего не угрожает.
Позже я почувствовал, что могу оставить бюрократическую сторону моей деятельности, и ушел с поста директора заповедника, чтобы профессионально заняться фотографией. Теперь мои приоритеты - доносить до людей красоту дикой природы, будить их для природоохранных инициатив, самому находясь гуще природоохранных событий. А география моих нынешних фотоэкспедиций расширилась до всей заповедной России.
Когда узнала, что Вы живете в заповеднике, честно говоря, позавидовала. Не знаю ни одного человека, который может похвастать подобной пропиской. Расскажите про особенности такого обитания.
- В современной России 75 процентов населения это горожане. Очень жалко, но большинство из них живут в параллельном мире с дикой природой. И жизнь многих людей, особенно занятых людей, делающих политику и делающих деньги, почти не соприкасается с дикой природой. Или соприкасается в уродливой форме, например, в виде вертолетных охот... У большинства жителей городов-гигантов просто нет опыта общения с нетронутой природой. А между тем, все ключевые решения по природопользованию, по преобразованию дикой природы: где и сколько рубить лесов, где перегораживать реки; где качать нефть; где создавать заповедники и национальные парки готовятся и принимаются в мегаполисах. Чаще всего этим занимаются люди, не представляющие, что такое дикая природа, не имеющие личного опыта общения с ней. Правдивая природная фотография призвана быть мостом между современным урбанизированным миром и дикой природой.
- Знаю, что Брянский лес не единственный заповедник, который вы облюбовали как родной дом.
- Вообще-то я сейчас в заповеднике "Брянский лес" в отпуске на зиму, а работаю в Кроноцком заповеднике на Камчатке инспектором по охране заповедника. Семья сейчас со мной. Но когда я в заповеднике Кроноцкий, семья живет в Петропавловске-Камчатском. В самом Кроноцком заповеднике слишком суровые и опасные условия для маленьких детей.
На Камчатку я поехал на две недели, поснимать Кроноцкий заповедник, но уже пятый год не могу заставить себя вернуться в родной Брянский лес. И семья моя уже перебралась сюда, и в Кроноцком заповеднике я уже не заезжий фотограф, а инспектор охраны природы. Что меня не отпускает в нагретый и обустроенный дом в Брянском лесу? Здесь, в Кроноцком заповеднике, я оказался в первозданном прошлом человечества, в прошлом, по которому мы все тоскуем. Человек здесь мало чего успел разрушить. Меня здесь окружают неиспорченные электрическими линиями и автодорогами драматические ландшафты.
Звери порой здесь не знают, что человек царь природы и не уступают тропы, а рыбы, идущей на нерест, может быть так много, что в ручье нельзя искупаться. Порой приходится неделями, а то и месяцами жить в самых труднодоступных местах. И ты видишь то, что не дано другим, видишь то, что никогда не повторится. Например, весной 2007 года я приехал Долину гейзеров снимать тему о медведях на вулканах, а пришлось стать хроникером драматического изменения ландшафта заповедника, когда 3 июня сошел самый большой в историческое время на Камчатке грязевой сель и в одночасье исчезли половина российских гейзеров. Гигантские камни остановились всего в полуметре от домов, где находились люди.
- Что же Вы чувствовали, когда воочию видели редчайшее волнение природы?
- Каменно-грязевой поток снес все живое на протяжении двух километров. Когда видишь, что берег реки, на котором совсем недавно ты провел многие десятки счастливых часов с камерой на штативе в ожидании извержения гейзеров, похоронен под пятидесятиметровым слоем камней и горячей глины, хорошо понимаешь зыбкость человеческой жизни! Теперь 3 июня для меня и моих коллег является вторым днем рождения. А вот более 20 крупных и средних гейзеров остались только на фотографиях, и мне пришлось быть последним, кто их снимал.
Невероятно драматическая история, но ваши снимки скорее не фотографа-хроникера, а иллюстратора детских сказок. Почему Вы снимаете только природу и ее обитателей, а если в кадр попадает человек, то непременно в родстве с перечисленными персонажами?
Фотография для меня не является самоцелью. В первую очередь это мощный инструмент в главном деле моей жизни - охране дикой природы. Именно дикой, поэтому главная и единственная тема моего творчества - российские особо охраняемые природные территории: заповедники, национальные парки, заказники.
В России 101 государственный заповедник, 40 национальных парков и тысячи заказников. Я тесно интегрирован в эту жизнь, работал на всех должностях от директора заповедника до рядового инспектора охраны природы, более половины своей жизни провел непосредственно в дикой природе. Поэтому человек у меня попадает в кадр, когда он соприкасается с первозданной природой, например, если он работает для сохранения заповедника, спасения редких видов животных или растений. Это также может быть браконьер, турист. А вне этого контекста я снимаю только семью и друзей для домашнего альбома.
- В какие минуты природа особенно благодарна объективу?
- Я наблюдаю самые интересные моменты на границах состояний природы. На стыке ночи и утра. На смене сезона. На смене погоды.
Например, сумерки, утренние или вечерние - мое любимое время суток. Это не только чудный свет, это время наибольшей активности животных.
Раньше в сумерках снимать было непросто. После появления Nikon D3 для меня наступил словно новый этап в творчестве. Эта камера дает великолепный рисунок на запредельных значениях чувствительности. В сочетании с моими двумя любимыми светосильными объективами AF-S NIKKOR 50mm 1:1,4G и AF-S NIKKOR 300mm 1:2,8G ED удается делать совершенно невозможные ранее снимки. 
- Кстати, есть ли у Вас какие-то технические или иные уловки для придания характера фотографии?
- Секрет один - как можно больше времени находиться рядом с объектом съемки, как можно больше знать о них - тогда тебе удается увидеть больше, чем другим.
Терпеть разлуку с родными, непогоду, иногда голод. Это возможно только тогда, когда у тебя есть эмоции, отношение к снимаемому, когда ты мотивирован.
Люди прихорашиваются перед съемкой и вообще ведут себя, как будто на них смотрит любимый человек. Не пытались ли Вы снимать брачные периоды у животных? На сколько их кокетство передает снимок?
- Брачный сезон в природе - это пик расцвета жизни! Цветы у растений, брачные игры животных. Природа не экономит на размножении и можно снять самые эмоциональные моменты. Я снимал любовные игры аистов, журавлей, куликов, лис, медведей и всегда удивлялся, как они в своих проявлениях страсти похожи на людей!
- Знаю, что Вы придумали свое ноу-хау для съемки животных.
- Я не езжу на съемки на один-два дня. Мой подход - поселиться в лесной избушке (или палатке) на несколько недель, а иногда и месяцев. Стать частью ландшафта. В Брянском лесу я прожил на лесном кордоне 10 лет, да и теперь живу в заброшенной деревне Чухраи, где кроме моей семьи осталось 6 жителей. Первые дни все живое разбегается от чужака. Постепенно животные перестают тебя бояться. Однажды я пять месяцев провел в избушке на берегу Тихого океана в Кроноцком заповеднике. Поселился в октябре. Первые две недели я видел зверей только на большом расстоянии. Первыми меня перестали бояться местные лисы и медведи, потом росомахи и соболи. Появились возможности снимать их взаимодействие между собой.
По утрам я часто жарил яичницу с беконом или пек оладьи. Этот запах был наркотическим для всех лис в округе. Они подходили вплотную к занесенному снегом окну кухоньки и с вожделением втягивали ароматные струи. За право стоять у окошка и нюхать происходили драки. Снимать можно было прямо из окна.
Но многие виды животных не доверяют человеку. Таких приходится снимать из скрадка. Это особая тема.
- А в чем ее особый характер?
- Многие тысячи лет человек-охотник преследует диких животных, чтобы отобрать у них жизнь. И теперь страх четвероногих перед двуногими живет на инстинктивном уровне. Животные, в которых инстинкт страха не развился, исчезли с лица планеты.
Любой фотограф, начинающий снимать диких животных, сталкивается со множеством трудностей и разочарований. Любой зайчишка, утка или кулик старается не подпустить человека ближе расстояния ружейного выстрела, то есть на 70 - 100 метров. Животные получаются на снимке слишком мелкими, чаще всего убегающими в смертельном страхе.
Чтобы фотографировать ту же утку или зайца в полный кадр даже с помощью длиннофокусного объектива, надо оказаться в трех-пяти метрах от него. Нереально? Если бы было нереально, не существовало бы множества замечательных фотографий, показывающих самые сокровенные моменты из жизни животных. Грамотно устроенный скрадок - вот что может помочь приблизиться к осторожным зверям и птицам на любое расстояние.
- А что может служить таким скрадком?
- Скрадком может служить все, что способно скрыть фигуру человека и ее движения: маленькая палатка, шалаш, яма, большое дупло, завал деревьев, даже куча хвороста - все зависит от конкретной ситуации.
Скрадок может быть сделан из любого местного материала, привычного для животных: соломы, сена, травы, веток, старых досок. Отличным скрадком может быть яма, выкопанная в твердом грунте и обложенная по периметру бруствером из дерна и накрытая сверху любым доступным материалом: досками, брезентом, сучьями. В зимнее время в многоснежных местах хорошо строить скрадки из снега, по типу эскимосского иглу. Иногда достаточно вырыть в глубоком снегу яму и перекрыть ее аркой из снежных пластин. Из таких укрытий я снимал белоплечих орланов и лебедей, лис и росомах на Камчатке. Это мой любимый тип скрадков. Снежные кирпичи и пластины обладают замечательной тепло и звукоизоляцией. Приходилось мне делать скрадки из нарезанного бензопилой льда (для съемки выдр), но они не такие удобные, как из снега.
Если проявить фантазию, в скрадки можно превратить многие привычные вещи. Например, автомобиль. Животные быстро привыкают к неподвижно стоящему автомобилю. Несколько лет назад я оборудовал комфортабельный скрадок на колесах - военный фургон на базе вездехода ГАЗ - 66. Из такого скрадка я снимал рыбалку черных аистов на Брянщине, зубров и оленей в национальном парке "Орловское Полесье", осторожных сайгаков и журавлей красавок и хищных птиц в степях Калмыкии. В этом скрадке даже работал холодильник, где хранился изрядный запас пива и не только.
Скрадком является даже мой большой дом в брянской деревушке Чухраи. Несколько лет назад я приволок с лесосеки корявый ствол дуба, вкопал его рядом с домом и установил на нем гнездовую платформу для белых аистов. Красивые птицы выстроили на ней большое гнездо. Теперь я могу с чердака дома снимать птиц на очень близком расстоянии, никак не беспокоя их.
Но самый добротный скрадок останется бесполезным, если у вас не окажется терпения долгими часами, порой сутками, сидеть в нем без движения.
- Думаю, оборудование тоже является частью ваших секретов.
- С оборудованием я прошел типичный путь людей моего поколения: Смена-8М, Зенит-Е. В студенческие годы мне удалось купить Фотоснайпер - кто помнит - с 300мм объективом Таир-3. В начале восьмидесятых я работал лесником с зарплатой 75 рублей, и чтобы купить свой первый Никон, пришлось заняться разведением быков. Сейчас в моем арсенале Nikon D3 и Nikon D300. Никогда у меня не было столько свободы, как с этими камерами, способными вытерпеть тот образ жизни, который я веду. На них следы не только от потертостей, падений, но даже от укусов любопытных медвежат.
Фотоистория Игоря Шпиленка началась в подростковом возрасте с, как ни удивительно, жгучей обиды на окружающую несправедливость. В 1973 году, когда ему было 13 лет, в лесу на родной Брянщине он увидел поразившее его своей красотой поле подснежников. И Игорю настолько захотелось показать эту неземную красоту остальным людям, что он две недели выпрашивал у бабушки фотоаппарат. А вернувшись на прежнее место, с огорчением увидел лишь летнюю траву.
Пришлось ждать целый год. И вот, когда следующей весной он с замиранием сердца пришел на то же место, то остолбенел.
Вместо знакомого пейзажа и таких долгожданных подснежников через всю поляну шли свежие следы гусеничного трактора, а вокруг лежали срубленные деревья. Пережитые тогда эмоции и предопределили всю его дальнейшую жизнь.
Теперь Игорь — один из лучших российских фотографов-анималистов и популяризатор идеи сохранения дикой природы, активно занимающийся вопросами создания и функционирования заповедников.
Первым, еще в 1987 году, стал «Брянский лес», затем были и другие. Сегодня Игорь разрывается между любимыми брянскими лесами и Кроноцким заповедником на Камчатке, где экосистема сохранилась практически в изначальном состоянии, а животные вовсе не считают человека царем природы.
Его фотографии поражают. Это соприкосновение с совсем другим миром, где за сотни километров вокруг нет ни одного супермаркета.
На его снимках животные, как правило, живут своей жизнью Охота, брачные игры, натаскивание детенышей — все это происходит перед объективом Игоря.
Как ему удается добиться такой степени вовлеченности в обычную жизнь диких животных?
Все просто: нужно стать для них привычным и безопасным элементом окружающего мира.
Сам он рассказывает об этом так: «Однажды я пять месяцев провел в избушке на берегу Тихого океана в Кроноцком заповеднике. Поселился в октябре.
Две недели видел зверей только на большом расстоянии. Первыми меня перестали бояться местные лисы и медведи, потом росомахи и соболи. Появилась возможность снимать их взаимодействие между собой».
Но, конечно же, для съемки самых осторожных животных приходится использовать тщательно подготовленные скрадки и длиннофокусные объективы.
К слову, Игорь много лет предпочитает исключительно Nikon и даже заразил этим предпочтением всю семью, вплоть до малолетних сыновей, активно идущих по стопам отца.
Главное для Игоря — не просто сделать красивый кадр, от которого будут охать потомственные горожане на выставке.
«Фотография для меня не является самоцелью. В первую очередь это мощный инструмент в главном деле моей жизни — охране дикой природы. Именно дикой, поэтому главная и единственная тема моего творчества — российские особо охраняемые природные территории: заповедники, национальные парки, заказники».
Но все же снимки Игоря Шпиленка — это профессионально и с душой сделанные фотографии, способные не только вызвать минутный интерес скучающего зрителя, а затронуть душу.
Ведь в каждом из нас, хоть и где-то очень глубоко, сидит первобытный человек, с его пиететом перед дикой природой. И иногда он все-таки подает голос.
История увлечения фотографией у Игоря Шпиленка — фотографа-анималиста, основателя заповедника «Брянский лес», особенная. Она похожа на сказку, которой убаюкивают малышей для купания в чудесных снах… Детская нефальшивая эмоция послужила фундаментом для постоянного стремления фиксировать и охранять беспорочные, неисчерпаемые красоты природы. Благодаря постоянному взаимодействию с природой, развивать самого себя, свое тело, чувства, ум, сознание и душу.
— Игорь, расскажите эту историю…
— Все мы родом из детства… Мысль начать фотографировать природу пришла мне в 13 лет, когда в своих странствиях по весеннему Брянскому лесу я обнаружил удивительную поляну с сотнями подснежников. Мне показалось несправедливым, что эту красоту вижу только я один из нескольких миллиардов людей, живущих на земле. Две недели я уговаривал бабушку купить мне камеру, но когда с новенькой «Сменой-8М» вернулся на поляну, понял, что опоздал. На месте цветов выросла высокая летняя трава. Целый год я ждал следующей весны и одновременно учился фотографии, тратя на это все доступные мне материальные ресурсы. 25 апреля 1974 года я вернулся на поляну и не поверил своим глазам. На месте куртин подснежников чернела перевернутая гусеницами тракторов почва, громоздились штабеля свежесрубленной древесины. Это было одно из самых сильных отроческих потрясений, определивших мою будущую жизнь. С тех пор фотокамера — мой сильнейший и верный союзник в борьбе за спасение Брянского леса — того места, где я родился, живу и надеюсь умереть.
— Сейчас фотография не только увлечение, но и инструмент воздействия?
— При помощи фотографии (публикуя статьи в газетах и журналах, организуя фотовыставки) я нашел союзников, вместе с которыми добился организации заповедника «Брянский лес» и 1 сентября 1987 года стал его первым директором, проработав в этой должности десять лет. За это время мне и моим соратникам удалось создать в Брянском лесу еще 12 охраняемых природных территорий, на которых запрещены рубки леса, мелиорация и другие разрушительные виды хозяйственной деятельности. Теперь почти 20 процентов Брянского леса изъято из хозяйственного использования. Годы залечивают раны, нанесенные людьми Брянскому лесу, и на моей поляне опять цветут сотни подснежников — им теперь ничего не угрожает.
Позже я почувствовал, что могу оставить бюрократическую сторону моей деятельности, и ушел с поста директора заповедника, чтобы профессионально заняться фотографией. Теперь мои приоритеты — доносить до людей красоту дикой природы, будить их для природоохранных инициатив, самому находясь гуще природоохранных событий. А география моих нынешних фотоэкспедиций расширилась до всей заповедной России.
— Когда узнала, что Вы живете в заповеднике, честно говоря, позавидовала. Не знаю ни одного человека, который может похвастать подобной пропиской. Расскажите про особенности такого обитания.
— В современной России 75 процентов населения это горожане. Очень жалко, но большинство из них живут в параллельном мире с дикой природой. И жизнь многих людей, особенно занятых людей, делающих политику и делающих деньги, почти не соприкасается с дикой природой. Или соприкасается в уродливой форме, например, в виде вертолетных охот… У большинства жителей городов-гигантов просто нет опыта общения с нетронутой природой. А между тем, все ключевые решения по природопользованию, по преобразованию дикой природы: где и сколько рубить лесов, где перегораживать реки; где качать нефть; где создавать заповедники и национальные парки готовятся и принимаются в мегаполисах. Чаще всего этим занимаются люди, не представляющие, что такое дикая природа, не имеющие личного опыта общения с ней. Правдивая природная фотография призвана быть мостом между современным урбанизированным миром и дикой природой.
— Знаю, что Брянский лес не единственный заповедник, который вы облюбовали как родной дом.
— Вообще-то я сейчас в заповеднике «Брянский лес» в отпуске на зиму, а работаю в Кроноцком заповеднике на Камчатке инспектором по охране заповедника. Семья сейчас со мной. Но когда я в заповеднике Кроноцкий, семья живет в Петропавловске-Камчатском. В самом Кроноцком заповеднике слишком суровые и опасные условия для маленьких детей.
На Камчатку я поехал на две недели, поснимать Кроноцкий заповедник, но уже пятый год не могу заставить себя вернуться в родной Брянский лес. И семья моя уже перебралась сюда, и в Кроноцком заповеднике я уже не заезжий фотограф, а инспектор охраны природы. Что меня не отпускает в нагретый и обустроенный дом в Брянском лесу? Здесь, в Кроноцком заповеднике, я оказался в первозданном прошлом человечества, в прошлом, по которому мы все тоскуем. Человек здесь мало чего успел разрушить. Меня здесь окружают неиспорченные электрическими линиями и автодорогами драматические ландшафты.
Звери порой здесь не знают, что человек царь природы и не уступают тропы, а рыбы, идущей на нерест, может быть так много, что в ручье нельзя искупаться. Порой приходится неделями, а то и месяцами жить в самых труднодоступных местах. И ты видишь то, что не дано другим, видишь то, что никогда не повторится. Например, весной 2007 года я приехал Долину гейзеров снимать тему о медведях на вулканах, а пришлось стать хроникером драматического изменения ландшафта заповедника, когда 3 июня сошел самый большой в историческое время на Камчатке грязевой сель и в одночасье исчезли половина российских гейзеров. Гигантские камни остановились всего в полуметре от домов, где находились люди.
— Что же Вы чувствовали, когда воочию видели редчайшее волнение природы?
— Каменно-грязевой поток снес все живое на протяжении двух километров. Когда видишь, что берег реки, на котором совсем недавно ты провел многие десятки счастливых часов с камерой на штативе в ожидании извержения гейзеров, похоронен под пятидесятиметровым слоем камней и горячей глины, хорошо понимаешь зыбкость человеческой жизни! Теперь 3 июня для меня и моих коллег является вторым днем рождения. А вот более 20 крупных и средних гейзеров остались только на фотографиях, и мне пришлось быть последним, кто их снимал.
— Невероятно драматическая история, но ваши снимки скорее не фотографа-хроникера, а иллюстратора детских сказок. Почему Вы снимаете только природу и ее обитателей, а если в кадр попадает человек, то непременно в родстве с перечисленными персонажами?
Фотография для меня не является самоцелью. В первую очередь это мощный инструмент в главном деле моей жизни — охране дикой природы. Именно дикой, поэтому главная и единственная тема моего творчества — российские особо охраняемые природные территории: заповедники, национальные парки, заказники.
В России 101 государственный заповедник, 40 национальных парков и тысячи заказников. Я тесно интегрирован в эту жизнь, работал на всех должностях от директора заповедника до рядового инспектора охраны природы, более половины своей жизни провел непосредственно в дикой природе. Поэтому человек у меня попадает в кадр, когда он соприкасается с первозданной природой, например, если он работает для сохранения заповедника, спасения редких видов животных или растений. Это также может быть браконьер, турист. А вне этого контекста я снимаю только семью и друзей для домашнего альбома.
— В какие минуты природа особенно благодарна объективу?
— Я наблюдаю самые интересные моменты на границах состояний природы. На стыке ночи и утра. На смене сезона. На смене погоды.
Например, сумерки, утренние или вечерние — мое любимое время суток. Это не только чудный свет, это время наибольшей активности животных.
Раньше в сумерках снимать было непросто. После появления Nikon D3 для меня наступил словно новый этап в творчестве. Эта камера дает великолепный рисунок на запредельных значениях чувствительности. В сочетании с моими двумя любимыми светосильными объективами AF-S NIKKOR 50mm 1:1,4G и AF-S NIKKOR 300mm 1:2,8G ED удается делать совершенно невозможные ранее снимки.
— Кстати, есть ли у Вас какие-то технические или иные уловки для придания характера фотографии?
— Секрет один — как можно больше времени находиться рядом с объектом съемки, как можно больше знать о них — тогда тебе удается увидеть больше, чем другим.
Терпеть разлуку с родными, непогоду, иногда голод. Это возможно только тогда, когда у тебя есть эмоции, отношение к снимаемому, когда ты мотивирован.
— Люди прихорашиваются перед съемкой и вообще ведут себя, как будто на них смотрит любимый человек. Не пытались ли Вы снимать брачные периоды у животных? На сколько их кокетство передает снимок?
— Брачный сезон в природе — это пик расцвета жизни! Цветы у растений, брачные игры животных. Природа не экономит на размножении и можно снять самые эмоциональные моменты. Я снимал любовные игры аистов, журавлей, куликов, лис, медведей и всегда удивлялся, как они в своих проявлениях страсти похожи на людей!
— Знаю, что Вы придумали свое ноу-хау для съемки животных.
— Я не езжу на съемки на один-два дня. Мой подход — поселиться в лесной избушке (или палатке) на несколько недель, а иногда и месяцев. Стать частью ландшафта. В Брянском лесу я прожил на лесном кордоне 10 лет, да и теперь живу в заброшенной деревне Чухраи, где кроме моей семьи осталось 6 жителей. Первые дни все живое разбегается от чужака. Постепенно животные перестают тебя бояться. Однажды я пять месяцев провел в избушке на берегу Тихого океана в Кроноцком заповеднике. Поселился в октябре. Первые две недели я видел зверей только на большом расстоянии. Первыми меня перестали бояться местные лисы и медведи, потом росомахи и соболи. Появились возможности снимать их взаимодействие между собой.
По утрам я часто жарил яичницу с беконом или пек оладьи. Этот запах был наркотическим для всех лис в округе. Они подходили вплотную к занесенному снегом окну кухоньки и с вожделением втягивали ароматные струи. За право стоять у окошка и нюхать происходили драки. Снимать можно было прямо из окна.
Но многие виды животных не доверяют человеку. Таких приходится снимать из скрадка. Это особая тема.
— А в чем ее особый характер?
— Многие тысячи лет человек-охотник преследует диких животных, чтобы отобрать у них жизнь. И теперь страх четвероногих перед двуногими живет на инстинктивном уровне. Животные, в которых инстинкт страха не развился, исчезли с лица планеты.
Любой фотограф, начинающий снимать диких животных, сталкивается со множеством трудностей и разочарований. Любой зайчишка, утка или кулик старается не подпустить человека ближе расстояния ружейного выстрела, то есть на 70 — 100 метров. Животные получаются на снимке слишком мелкими, чаще всего убегающими в смертельном страхе.
Чтобы фотографировать ту же утку или зайца в полный кадр даже с помощью длиннофокусного объектива, надо оказаться в трех-пяти метрах от него. Нереально? Если бы было нереально, не существовало бы множества замечательных фотографий, показывающих самые сокровенные моменты из жизни животных. Грамотно устроенный скрадок — вот что может помочь приблизиться к осторожным зверям и птицам на любое расстояние.
— А что может служить таким скрадком?
— Скрадком может служить все, что способно скрыть фигуру человека и ее движения: маленькая палатка, шалаш, яма, большое дупло, завал деревьев, даже куча хвороста — все зависит от конкретной ситуации.
Скрадок может быть сделан из любого местного материала, привычного для животных: соломы, сена, травы, веток, старых досок. Отличным скрадком может быть яма, выкопанная в твердом грунте и обложенная по периметру бруствером из дерна и накрытая сверху любым доступным материалом: досками, брезентом, сучьями. В зимнее время в многоснежных местах хорошо строить скрадки из снега, по типу эскимосского иглу. Иногда достаточно вырыть в глубоком снегу яму и перекрыть ее аркой из снежных пластин. Из таких укрытий я снимал белоплечих орланов и лебедей, лис и росомах на Камчатке. Это мой любимый тип скрадков. Снежные кирпичи и пластины обладают замечательной тепло и звукоизоляцией. Приходилось мне делать скрадки из нарезанного бензопилой льда (для съемки выдр), но они не такие удобные, как из снега.
Если проявить фантазию, в скрадки можно превратить многие привычные вещи. Например, автомобиль. Животные быстро привыкают к неподвижно стоящему автомобилю. Несколько лет назад я оборудовал комфортабельный скрадок на колесах — военный фургон на базе вездехода ГАЗ — 66. Из такого скрадка я снимал рыбалку черных аистов на Брянщине, зубров и оленей в национальном парке «Орловское Полесье», осторожных сайгаков и журавлей красавок и хищных птиц в степях Калмыкии. В этом скрадке даже работал холодильник, где хранился изрядный запас пива и не только.
Скрадком является даже мой большой дом в брянской деревушке Чухраи. Несколько лет назад я приволок с лесосеки корявый ствол дуба, вкопал его рядом с домом и установил на нем гнездовую платформу для белых аистов. Красивые птицы выстроили на ней большое гнездо. Теперь я могу с чердака дома снимать птиц на очень близком расстоянии, никак не беспокоя их.
Но самый добротный скрадок останется бесполезным, если у вас не окажется терпения долгими часами, порой сутками, сидеть в нем без движения.
— Думаю, оборудование тоже является частью ваших секретов.
— С оборудованием я прошел типичный путь людей моего поколения: Смена-8М, Зенит-Е. В студенческие годы мне удалось купить Фотоснайпер — кто помнит — с 300мм объективом Таир-3. В начале восьмидесятых я работал лесником с зарплатой 75 рублей, и чтобы купить свой первый Никон, пришлось заняться разведением быков. Сейчас в моем арсенале Nikon D3 и Nikon D300 . Никогда у меня не было столько свободы, как с этими камерами, способными вытерпеть тот образ жизни, который я веду. На них следы не только от потертостей, падений, но даже от укусов любопытных медвежат.
Современное профессиональное никоновское оборудование как никакое другое позволяет мне работать подолгу в одиночку в удаленных от цивилизации местах. Удивительная прочность и влагозащита! Камеры и объективы падали с лошадьми, тряслись по бездорожью в вездеходах и попадали в автомобильные аварии. В переполненных вертолетах на мои мягкие кофры с оборудованием иногда садятся люди. Кому
приходилось плавать по большим водоемам на моторке, знают какая вибрация и удары в лодке, когда она на большой скорости идет по волне. Не раз я был свидетелем, как от этой вибрации развинчивались камеры у моих коллег. У Никона я никогда этой проблемы не наблюдал. Я несколько сезонов провел в Долине гейзеров и видел немало случаев, как в горячем пару после извержения гейзеров переставали работать камеры. Но не Никоны.
Вернулся домой из архангельской тайги. Побывал в двух удаленных друг от друга местах: на Белом море в национальном парке "Онежское Поморье" и в междуречье Северной Двины и Пинеги в восточной части области. Об "Онежском Поморье" расскажу чуть позже, а сегодня - о путешествие в Двинско-Пинежский таежный массив, которое было не совсем обычным, поскольку мои обычные фотопоездки проходят в заповедниках и национальных парках нашей страны, на фоне заповедной природы, у которой уже есть защитный природоохранный статус, есть будущее. Тут же я попал на удаленный фронт, о котором люди мало что знают, а больше догадываются.
Я тоже догадывался, что остатки первозданной тайги на Северо-Западе нашей страны истребляются, но не думал, что столь стремительно и в таких масштабах, которые открылись мне в этой экспедиции. До этой поездки я надеялся, что у природоохранников есть запас времени, а у матушки-природы есть укромные бездорожные места, где остатки реликтовой тайги могут оставаться нетронутыми еще многие-многие годы. Теперь знаю, что нет у нас ни запаса времени, ни бездорожных "Берендеевых чащ". Идет небывалое в истории истребление северной тайги, основанное на самых современных технологиях.
В междуречье Северной Двины и Пинеги до наших дней сохранился крупнейший в Европе массив нетронутой эталонной тайги. Совсем недавно его площадь была около миллиона гектаров. Здесь берут свое начало или протекают 18 семужных нерестовых рек, от чистоты которых зависит состояние всей популяции семги - атлантического лосося. Леса междуречья - одно из последних убежищ для дикого северного оленя. популяция которого в регионе находится на грани исчезновения в результате уничтожения мест обитания и браконьерства. Вся территория Двинско-Пинежского лесного массива находится в аренде у крупных лесозаготовителей, это ресурс для предприятий лесного сектора региона. Крупные лесные арендаторы (это группа компаний "Титан" и АО "Архангельский ЦБК" имеют немалое влияние в регионе. Они декларируют свою "экологичность" и даже добровольно сертифицировались по , что для российских компаний является "зеленым пропуском" на зарубежные экологически чувствительные рынки.
Тем не менее, освоение лесов идет по экстенсивному пути. На вырубленных территориях не проводится качественное лесовосстановление, на месте реликтовых хвойных лесов вырастают березы и осины, а лесопромышленники продолжают свое движение вглубь первозданной северной тайги, словно она бесконечна. Уничтожив ее окончательно, что случится совсем скоро, лесопромышленники будут вынуждены менять подходы к бизнесу, но только первозданной тайги у нас уже не будет.
Бездорожье веками спасало северную тайгу от интенсивного хозяйственного использования. Свежепостроенные дороги ведут не в населенные пункты, а к массивам нерубленных лесов.
На глинистых участках, а также на крутых спусках-подъемах уложены бетонные плиты. Лесной сектор региона тратит колоссальные деньги не на качественное лесовозобновление на вырубленных территориях, а на на сохранение и развитие старой, экстенсивной системы лесопользования, на строительство новых и новых дорог в последние массивы малонарушенных лесов, на расширение объемов рубок.
Так как транспортное плечо из удаленных районов до мест переработки составляет обычно сотни километров, даже мощные лесовозы при наличии хороших дорог не справляются с вывозкой. Вдоль дорог можно увидеть штабеля леса в многие десятки тысяч кубометров. Тут отчетливо понимаешь масштабы лесоистребления.
Вот так теперь выглядит архангельская тайга с высоты птичьего полета. Прямоугольники вырубок. Каждая отдельная делянка может достигать пятидесяти гектаров. Вскоре лесорубы "освоют" уцелевшие прямоугольники и надолго потеряют интерес к разоренным местам.
Деревья на севере растут медленно и не достигают гигантских размеров. Этим елям может быть далеко за сто лет.
Вахтовый поселок лесозаготовителей. Организаторы лесного бизнеса выставляют себя благодетелями местного населения. В реалиях же видна колониальная схема, когда основные благополучатели живут в столицах, а то и вовсе в благополучных странах, а местным жителям после такого лесопользования остается разоренная тайга и нищета. Новым технологиям лесоистребления требуется минимум людей. Сибирский цирюльник, над которым работал сумасшедший иностранец-изобретатель в одноименном фильме Михалкова, давно существует и с пугающей эффективностью уничтожает леса во всем мире. Всего один комплекс, состоящий из двух машин с анлийскими названиями харвестер и форвардер может заменить более полусотни человек, работающих на лесозаготовке по традиционной технологии. На вывозке работают грузовые "Мерседесы" и "Вольво", везущие сразу по вагону кругляка. Сейчас Россия прочно входит в тройку стран-лидеров по масштабам истребления первозданных лесов, а Архангельская область - лидер по истреблению таких лесов в России.
В начале нынешнего века, когда стало ясно, какая беда нависла над северной тайгой, природохранные организации, ученые, общественность начали работу по созданию регионального ландшафтного заказника в междуречье Северной Двины и Пинеги, который позволил бы сберечь хотя бы часть реликтовой тайги от массовой вырубки. Режим заказника позволит местному населению продолжать вести традиционное природопользование - охоту, рыбалку, сбор грибов и ягод, но сплошные рубки будут запрещены. Были организованы несколько научных экспедиций для обследования территории, начались трудные переговоры с лесопромышленниками и властями. Создание заказника не раз откладывалось, а его площадь уменьшалась, против его создания велись информационные войны. В 2013 году проект заказника площадью почти 500 тысяч гектаров получил одобрение государственной экспертизы. В 2017 году губернатор Архангельской области подтвердил, что заказнику быть. В 2018 году было достигнуто соглашение с арендаторами о границах заказника и его площади, согласно этому документу она составит 300 тысяч гектаров. Арендаторы постарались оттолкнуть территорию заказника подальше от зон своих интересов, поэтому конфигурация его границ получилась далеко не идеальной. По плану, утвержденному Министерством природных ресурсов и лесопромышленного комплекса Архангельской области, заказник должен быть создан в начале 2019 года, но документа о его создании нет до сих пор. Это тревожит...
Архангельское отделение WWF России, узнав о проекте по фотосъемке первозданных лесов России, пригласило меня в очередную экспедицию по обследованию территории будущего заказника. Началась экспедиция в пинежской деревне Кушкопала, которая находится примерно в трехстах километрах от Архангельска, потом сто километров мы ехали на машинах по новым лесовозным дорогам среди бесконечных вырубок до среднего течения реки Юла. Именно на этих ста километрах были сняты кадры уничтожения архангельской тайги.
Потом мы поднимались на моторных деревянных лодках вверх по течению реки. Юла - не самая многоводная река. На перекатах приходилось всем выбираться из лодок и работать бурлаками. Поэтому поднимались медленно, примерно 70 километров за два дня. Нашими проводниками были местные охотники, к угодьям которых вплотную подошли массированные вырубки.
Излучина реки Юла с высоты птичьего полета. Реликтовые еловые леса простираются на десятки километров. Это средняя часть будущего заказника.
Лишайник лобария, индикатор экологической чистоты местности.
Природоохранные организации и местное население - союзники в борьбе за заказник. На фото участвующие в создании заказника с самого начала профессиональный охотник из деревни Кушкопала Пинежского района Виктор Худяков (слева), его угодья находятся на территории будущего заказника, и директор Лесной программы WWF России Андрей Щеголев (справа).
Вдоль рек, протекающих через будущий заказник, находится около полусотни подобных лесных избушек, в которых останавливаются местные охотники и рыбаки, а также отдыхающие. Две трети мужчин из сопредельных населенных пунктов не мыслят своей жизни без регулярного нахождения на природе. Из-за массовых вырубок многие из них потеряли свои охотничье-рыболовные угодья и места отдыха.
Юла в среднем течении.
Первозданная, не знавшая топора тайга.
Слияние рек Юла и Ура в центральной части будущего заказника.
Бескрайние просторы дикой нетронутой природы на наших глазах превращаются в миф. Бездушная система, основанная на чистогане, отбирает устойчивое будущее у местных жителей; отбирает дом, среду обитания у наших диких соседей по планете, обедняет биологичекое разнообразие. Мы удивляемся климатическим катаклизмам последних лет. Хвойные северные леса имеют огромное значение для стабилизации климата, это своеобразная "шуба земли", сдерживающая поступление вглубь материка холодных арктических масс воздуха, сохраняющая и перераспределяющая влагу. Это важные доводы в пользу сохранения хотя бы части малонарушенных и первозданных лесных территорий, в том числе создания Двинско-Пинежского ландшафтного заказника.